Книга выпущена
издательством "Ломоносов".

Страница книги на сайте издательства

Приобрести книгу
Интернет-магазин на сайте издательства
Ozon
Alib.ru

Сюнну, они же хунны, древних китайских летописей, – это кочевой народ, наводивший ужас на границы Поднебесной в последние века старой эры и первые века эры новой. Они были создателями первой в истории Евразии кочевой империи. Значительная часть сюнну в конце концов попала под власть Китая и растворилась среди его жителей. Но самые непокорные ушли на запад. Существует мнение, что именно они были предками гуннов – еще одного великого кочевого народа, ставшего могильщиком Римской империи.

Истории сюнну посвящена книга писателя Олега Ивика и археолога Владимира Ключникова – авторского союза, уже известного читателям «Ломоносова» по книге «Хазары».

Предисловие авторов

У этой книги три автора. Три – потому что под псевдонимом Олег Ивик работает писательский тандем: Ольга Колобова и Валерий Иванов.

Ольга и Валерий занимаются археологической журналистикой: участвуют в литературном редактировании археологических журналов и сборников – и пишут научно-популярные книги по истории и археологии. Владимир Ключников – профессиональный археолог, специалист прежде всего по хазарам.

В течение многих лет мы все вместе – Владимир в качестве руководителя, а Ольга и Валерий в качестве «квалифицированных землекопов» – участвовали в исследовании донских курганных могильников, городищ и поселений. Первая научно-популярная книга, которую мы написали втроем, называлась «Хазары» – немало страниц в ней посвящено нашим собственным хазарским раскопкам.

С «Хазарами» все понятно. Но почему «Сюнну»? Почему донские археологи вдруг обратились к народу, который в далеком прошлом обитал у границ Китая? К народу, основным источником информации о котором являются древние китайские хроники… Эта тема значительно больше пристала бы специалистам-синологам или же археологам, работающим в Забайкалье, Монголии и Северном Китае.

Все началось с того, что мы решили написать книгу о гуннах. Гунны прошли через наши Донские степи и оставили здесь следы своего пребывания, хотя не слишком многочисленные. Интерес донских археологов к гуннам понятен и вполне законен. Но дело в том, что у гуннов, как и у любого народа, были предки. И хотя вопрос о предках гуннов до сих пор является дискуссионным, большинство исследователей склоняется к мысли, что ими были сюнну, точнее, северная ветвь этого народа. Естественно, что мы решили посвятить сюнну небольшую главу в нашей будущей книге.

Мы закопались в китайские хроники и работы археологов, изучающих сюннуские памятники, и по мере того, как мы занимались этим, дотоле малознакомым нам народом, он становился нам все интереснее и ближе. Маленькая глава о нем превратилась в большую, потом – в очень большую… А потом мы поняли, что заканчиваем писать книгу о сюнну… Хочется верить, что нашим читателям этот замечательный народ будет так же интересен, как и нам.

А книга о гуннах ждет своей очереди. Впрочем, сейчас, когда вы читаете эти строки, она, возможно, уже опубликована – ее выход запланирован в издательстве «Ломоносовъ» на середину 2014 года.

(…)

Глава 5. Большая политика

(…)

После того, как Маодунь заключил с Китаем первый «договор о мире, основанный на родстве», женился на присланной ему китайской невесте, оговорил размер ежегодных подарков (которые точнее было бы назвать ежегодной данью) и продолжил, несмотря ни на что, регулярные грабительские набеги на приграничные земли, эта модель взаимоотношений стала базовой для его преемников. При вступлении на престол очередного шаньюя (или очередного императора), договор перезаключался, и Сын Неба начинал отправлять в степь богатые подношения, причем, помимо ежегодных, ему вменялось в обязанность делать еще и особые подарки шаньюю по самым разным поводам – их размер мог во много раз превосходить регулярную дань. Иногда к подаркам прилагалась очередная невеста из императорского рода. После заключения договора сюнну на несколько лет прекращали набеги, но потом возобновляли их, и китайцы отправляли в степь очередного посла с мольбой о мире и обещанием новых поставок риса, вина, шелка…

Завоевывать Китай сюнну не собирались, и в Поднебесной это понимали. При императорском дворе постоянно шли дебаты по сюннуской проблеме, но вопрос об угрозе завоевания не ставился ни разу¹⁾. Было ясно, что ни возделывать землю, ни руководить сельхозработами на китайской территории кочевники не хотят. Их вполне устраивало, что этим занимаются сами китайцы, а они имеют под боком постоянный источник дармовых товаров.

Обычно купленный китайцами мир длился не более трех-четырех, максимум десяти лет. Ли Гуан (не путать с упоминавшимся выше полководцем Ли Гуан-ли), вступивший в 166 году до н.э. в императорскую армию, «чтобы бороться с хусцами», и дослужившийся до крупного военачальника, говорил, что за полвека службы он «провел с сюнну более семидесяти крупных и мелких сражений»²⁾ – а ведь это были годы, когда «договоры о мире, основанные на родстве», заключались постоянно. Достаточно просмотреть китайские хроники, чтобы понять, что сюнну не придавали особого значения ни договорам, ни бракам с принцессами, ни любезным письмам, которыми их шаньюи обменивались со своими «братьями» императорами. Сыма Цянь пишет:

«Когда на престол взошел император Сяо Вэнь, он вновь стал принимать меры к поддержанию мирных и родственных отношений с сюнну. В пятой луне третьего года его правления (177 г. до н.э.) сюннуский правый сянь-ван вторгся в земли, лежащие к югу от Хуанхэ, и поселился там, нападая оттуда на Шанцзюнь, [на стоявшие там] укрепленные пункты, [на племена] мань и и, грабя, убивая и захватывая в плен население».

Китайцы были вынуждены послать против сюнну восемьдесят пять тысяч «всадников и воинов на колесницах» и вытеснили захватчиков за пределы Великой стены. На следующий год (176 г. до н.э.) Маодунь послал императору письмо, в котором говорилось: «Поставленный Небом Великий шаньюй сюнну почтительно справляется о здоровье императора и желает ему счастья…» – и предлагалось «возобновить …прежний договор о мире, дабы принести покой населению, живущему на границах, как это было исстари». Намек был понят, и в ответном послании император писал: «Хань договорилась быть с сюнну братьями, и поэтому мы посылали шаньюю щедрые дары».

В 174 г. до н.э. на сюннуский престол взошел Лаошан, и «император Сяо Вэнь отправил ему принцессу из императорского рода в качестве супруги». Семейного счастья шаньюя хватило на восемь лет мира (и ежегодной дани), после чего в 166 г. до н.э. «сто сорок тысяч всадников сюннуского шаньюя вторглись [в уезд] Чжаоно и [на заставу] Сяогуань. [Они] убили дувэя [области] Бэйди [по имени] Ан, захватили очень много людей и скота и затем дошли до Пэнъяна. Оттуда сюнну выслали конный отряд, который разграбил и сжег дворец Хуйчжун, а кавалерийские разъезды дошли до [дворца] Ганьцюань в Юн». Император направил на борьбу с зятем сто тысяч всадников и тысячу колесниц и вытеснил его за пограничную линию, «не убив никого». Однако сюнну не оценили императорской гуманности. С тех пор они «ежегодно вторгались на [ханьские] пограничные земли, убивали и захватывали большое количество людей, скота и имущества, особенно тяжело пришлось [областям] Юньчжун и Ляодун, а в области Дай пострадало более десяти тысяч человек».

Китайцы не выдержали, и начался очередной виток обмена любезными письмами и заключение очередного мирного договора. Шаньюй порадовал императора сообщением, что отныне «из поколения в поколение люди будут процветать и радоваться и в спокойствии начнут новую жизнь». Отвечая на это письмо, император Сяо Вэнь в 162 г. до н.э. подтвердил свое обязательство ежегодно «передавать в дар шаньюю определенное количество гаоляна, солода, золота, полотна и прочих вещей». Он называл прошедшие войны «мелкими неурядицами прошлого» и радовался тому, что «мелкие дела и ничтожные основания, неудачные замыслы советников оказались не в состоянии разбить радость наших братских отношений». Император писал о счастливых последствиях, которые он предвкушал от нового мирного договора: «В результате множество добропорядочных людей, а также рыбы и черепахи, плавающие внизу, крылатые птицы, парящие вверху, все живое, передвигающееся с помощью ног по земле, все дышащее ртом и пресмыкающееся по земле – все обретет спокойствие и избавится от опасностей и бед».

Однако обещанным миром два народа, равно как и рыбы и черепахи, смогли наслаждаться весьма недолго. В 161 или 162 г. до н.э. на престол взошел сын Лаошана, Цзюньчэнь. Он вновь заключил с Китаем «мирный договор, основанный на родстве», но на четвертом году своего правления нарушил его, «осуществив крупное вторжение в Шанцзюнь и Юньчжун: в каждую из [областей] вторглось по тридцать тысяч конников. Они убили и взяли в плен множество людей, после чего ушли обратно». На борьбу с «братом» были брошены ханьские войска, но сюнну без боев отступили в свои земли. Вероятно, Сяо Вэнь был бы принужден к очередному договору и внеочередным выплатам, но он умер, и после новых боев на границе договор о мире и родстве заключил его преемник в 157 г. до н.э.:

«…Император Сяо Цзин снова заключил с сюнну мир, основанный на родственных отношениях, открыл рынки на заставах, послал сюнну дары, отправил принцессу в жены шаньюю, согласно прежним договоренностям». За тринадцать лет правления Сяо Цзина крупных вторжений сюнну Сыма Цянь не называет, но он пишет, что они «время от времени совершали небольшие набеги и грабили пограничное население…»³⁾

Приведенная выше хроника охватывает всего лишь около тридцати лет сюннуско-китайских отношений. Но по этой же схеме они строились в течение по крайней мере трех веков (с редкими перерывами). В 89 г. до н.э. очередной шаньюй после очередного разгрома ханьских войск писал императору: «На юге есть великая Хань, а на севере могущественные хусцы, хусцы — любимые Сыны неба, [поэтому] отбросим мелкие правила приличия. Ныне я хочу открыть вместе с Хань большие заставы [для торговли], взять в жены дочь из дома Хань, чтобы мне ежегодно посылали 10 тыс. даней рисового вина, 5 тыс. ху проса, 10 тыс. кусков различных шелковых тканей, а также все остальное согласно прежнему договору, в этом случае на границах не будет взаимных грабежей»⁴⁾.

В пересчете на современные меры, шаньюй хотел ежегодно получать 200.000 литров вина и 170.000 литров (около 120 тонн) проса. Что касается «кусков» ткани, то по существующим в ханьском Китае стандартам (они в разное время менялись, но не слишком сильно), «кусок», или «пи», должен был иметь ширину около полуметра и длину 9 метров⁵⁾. «Куска» с избытком хватало, чтобы одеть одного человека «с головы до ног» – например, сшить длинный и широкий халат с такими же рукавами или штаны и рубаху.

Помимо традиционного риса, проса, вина и шелка, сюнну требовали от китайцев самых разнообразных товаров, вплоть до музыкальных инструментов – их в 52 году н.э. запросил шаньюй северных сюнну (сюннуская держава к тому времени успела расколоться). Он сообщал, что ранее присланные инструменты «пришли в негодность» и просил «о пожаловании новых в соответствующем количестве». Правда, в этом подарке ему было отказано – в ответном письме император писал: «Памятуя, что в государстве шаньюя еще не восстановлено спокойствие и происходят жестокие сражения, когда главным занятием является война, считаю, что хорошие луки и острые мечи более необходимы, чем [музыкальные инструменты] юй и сэ, а поэтому не посылаю их». Вместо инструментов, император отправил своему венценосному собрату набор стрелкового оружия и «500 кусков разного шелка», а его сановникам – «по 400 кусков разного шелка и по одному мечу, которыми можно разрубить лошадь»⁶⁾.

(…)

Итак, сюнну, благодаря ханьцам, имели по крайней мере четыре источника, из которых в степь поступали продукты земледелия и ремесленные товары. Это труд захваченных в плен (или бежавших из Поднебесной) китайцев, рынки на пограничных заставах, императорские «подарки» и, наконец, добыча, полученная при набегах. Последняя составляла самую крупную «статью» из всего вышеперечисленного. Об этом можно судить хотя бы из рассказа Бань Гу о шаньюе Сяне (13–18 гг. н.э.). Историк пишет, что шаньюй совершал набеги на китайцев, потому что «стоимость захваченного грабежами исчислялась миллионами монет в год, в то время как подарки по договору о мире, основанному на родстве, не превышали 1000 цзиней (Около 250 кг.⁷⁾ – Авт.) золота».

Китайская бронзовая монета (а золотых и серебряных в Поднебесной не чеканили) по стандарту, установленному У-ди, весила 3.35 г.⁸⁾ Золото стоило дороже бронзы в сто раз⁹⁾, и миллион бронзовых монет соответствовал 33.5 кг золота. Видимо, Бань Гу подразумевал «десятки миллионов».

Так или иначе, поживиться в приграничных районах Поднебесной можно было столь многим, что ради этой прибыли Сянь готов был отказаться не только от мира и от сопутствующих этому миру подарков, но и от собственного сына. К тому времени во взаимоотношениях китайцев и сюнну произошел некоторый сдвиг, и шаньюи уже не столь уверенно диктовали свои условия Срединному государству: теперь не только они получали из Поднебесной принцесс, но и их собственным сыновьям приходилось отправляться ко двору императоров в качестве заложников. Впрочем, дань, которую Китай выплачивал сюнну по мирным договорам, сохранялась. Но прибыль, получаемая в результате набегов, была так велика, что даже добродетельный историограф Бань Гу понял и не осудил корыстолюбивого шаньюя, признав: «Как при этих условиях он мог не отказаться от заложника и не пойти на потерю даваемых ему подарков?»¹⁰⁾

Оценить общую прибыль от грабежей в цифрах, конечно, невозможно. Но объемы китайских подарков, отсылаемых в степь, известны. Как мы уже говорили, ежегодные выплаты по «договору о мире, основанному на родстве» составляли, по крайней мере в начале I века до н.э., 10.000 даней рисового вина, 5.000 ху проса, 10.000 кусков различных шелковых тканей. К этому присовокуплялось «все остальное согласно прежнему договору»¹¹⁾. «Всем остальным», вероятно, были рис, солод, хлопок, пряжа и шелковая вата, которая шла на изготовление теплых халатов и одеял; иногда – золото.

Цифры эти производят внушительное впечатление, пока не подсчитаешь, какое, в сущности, незначительное количество едоков можно было накормить присланными продуктами. Нам известны нормы выдачи зерна в ханьской армии: согласно табличкам, найденным в Дзюйяне, солдаты ежемесячно получали, в пересчете на современные меры, 66,5 литров неочищенного зерна, т.е. около 800 литров зерна в год¹²⁾.

Бань Гу приводит схожие нормы, он пишет: «на одного человека на 300 дней нужно 18 ху высушенного вареного риса» (из контекста ясно, что этот рис составлял едва ли ни единственную пищу воина в походе)¹³⁾. К его времени значение «ху», которое неоднократно менялось и в раннеханьское время составляло 34 литра, было стандартизовано и приравнено к 19,81 литра¹⁴⁾. Следовательно, за год солдату выдавалось 438 литров зерна. Это почти в два раза меньше, чем по дзюйянским нормам, но надо не забывать, что неочищенное зерно занимает значительно больший объем, чем очищенное (например, для проса эти объемы различаются в два раза).

Надо думать, сюнну ели примерно столько же, сколько китайцы, и значит, присланным просом, если оно было неочищенным, можно было в течение года прокормить чуть больше двухсот человек. А если просо было очищенным и к тому же составляло лишь добавку к рациону (скажем, около 20%), то не более двух тысяч. Это наводит на мысли, что присланные китайцами продукты шли только ближайшему окружению шаньюя. Если же просо раздавали и рядовым кочевникам, то оно оставалось лишь случайным лакомством, которым можно было один раз в год накормить около миллиона человек (это, по очень приблизительным прикидкам, как раз и составляло численность сюннуской державы¹⁵⁾). Каждый сюнну мог бы запить просяную кашу одной кружкой дареного рисового вина… и ждать следующего года. Впрочем, скорее всего, эти продукты распределялись лишь среди верхушки сюннуского общества.

Но, помимо регулярной дани, императоры посылали шаньюям еще и огромное количество подарков по любым поводам и даже без особого повода. Иногда это были предметы роскоши, предназначенные лично шаньюю, его семье и ближайшему окружению, иногда, особенно после засухи или других природных катаклизмов, – крупные партии продуктов, которых должно было хватить уже не только приближенным шаньюя, но и рядовым кочевникам. Объем подарков рос из года в год, и аппетиты сюнну не сократились даже после того, как их держава в середине I века до н.э. на некоторое время раскололась надвое и обе части признали вассальную зависимость от Китая. Назовем лишь некоторые из подарков.

Сяо Вэнь в свое время послал Маодуню «длинный халат на подкладке из шелковой ткани с вышитым цветным узором, теплую короткую куртку с вышивкой, стеганый парчовый халат с узорами – по одной штуке, один гребень, золотой пояс, украшенный раковинами, золотую пряжку для пояса, десять кусков узорчатой ткани для одежд чиновникам, тридцать кусков вышитой парчи и по сорок кусков красного атласа и плотного зеленого шелка»¹⁶⁾.

В 52 году до н.э. император Сюань-ди пожаловал своему гостю, шаньюю Хуханье, «головной убор и пояс, верхнее и нижнее одеяние, золотую печать на зеленом шпуре, украшенный яшмой меч, кинжал, лук, четыре комплекта стрел, 10 алебард в чехлах, колесницу с сиденьем, седло и уздечку, 15 лошадей, 20 цзиней золота (около 5 кг), 200 тыс. монет, 77 комплектов одежды, 8 тыс. кусков шелковых тканей с затканным и вышитым узором, узорчатой тафты, крепа и разного шелка, а также 6 тыс. цзиней (около полутора тонн) шелковой ваты». Кроме того, «в разное время было отправлено 34 тыс. ху зерна, риса и сушеного вареного риса (Около тысячи тонн¹⁷⁾ – Авт.), чтобы помочь шаньюю продовольствием».

Через три года «шаньюй Хуханье снова явился ко двору и был принят и одарен, как и первый раз, получил дополнительно 110 комплектов одежды, 9 тыс. кусков шелковых тканей и 8 тыс. цзиней шелковой ваты».

(…)

Единственным, что китайцы могли отнять у сюнну, была территория. Но захваченные земли плохо подходили для китайских методов хозяйствования и для привычного им земледелия. Кроме того, здесь надо было возводить укрепления и наблюдательные вышки, содержать гарнизоны. В результате китайцы имели от этих «приобретений» больше проблем, чем пользы. А сюнну, отступив и отдав врагам часть своих земель, мало что теряли – степь велика, а пасти стада можно и не вблизи Великой Китайской стены. В результате стратегия императора У-ди, который успешно оттеснил сюнну на север, была признана ханьцами худшей из всех возможных.

В начале I века н.э. военачальник Янь Ю сделал императору Ван Ману доклад по истории китайско-сюннуской политики. Он сказал:

«…Три династии Чжоу, Цинь и Хань против них ходили войной, но ни одна из них не смогла выработать лучшего плана действий. Династия Чжоу имела средний [план], династия Хань — худший, а династия Цинь вообще не имела плана. Когда во времена чжоуского Сюань-вана сяньюни вторглись [в Срединное государство] и дошли до Цзинъяна, военачальникам было приказано выступить против них, но, достигнув границы, войска возвратились обратно. Сюань-ван смотрел на вторжение жунов и дисцев как на укусы комара или овода и только отгонял их. Поэтому Поднебесная назвала его мудрым, и его поступки считались средним планом действий.

Ханьский император У-ди назначил военачальников и обучил воинов, которые с небольшими обозами и малым количеством провианта глубоко вторглись в земли сюнну, поставили там далекие гарнизоны, и, хотя была одержана победа и захвачена добыча, хусцы немедленно стали мстить за это. Более 30 лет продолжались бедствия, связанные с затянувшейся войной, Срединное государство устало и истощилось. Но и сюнну приобрели печальный опыт. Поэтому Поднебесная назвала императора воинственным, а его действия являются худшими.

Циньский император Ши-хуан, будучи не в состоянии терпеть мелкие поношения и пренебрегая силами народа, стал строить Великую стену, которая тянулась на 10 тыс. ли, причем непрерывная вереница перевозившихся грузов начиналась от берега моря. Однако, когда было закончено создание сильно укрепленной границы, Срединное государство истощилось, а династия погибла, и это показывает, что у нее не было никакого плана»¹⁸⁾.

Надо сказать, что затратную политику Цинь Ши-хуан-ди в отношении сюнну критиковали очень многие. Сыма Цянь писал, что под конец его правления страна впала в нищету: «Сыну Неба не могли даже предоставить четверку одномастных лошадей для выезда, а военачальники и первые советники часто ездили на повозках, запряженных быками. Что же касается простого народа, то у него совсем не было никаких накоплений и запасов» ¹⁹⁾.

В 134 г. до н. э. Чжуфу Янь подал императору У-ди доклад, в котором писал: «В древнем трактате о военном искусстве сказано: “Чтобы содержать стотысячное войско, необходимо тратить в день тысячу [цзиней] золота”. Тем не менее [династия] Цинь постоянно имела огромные войска, держала под [палящим] солнцем несколько сот тысяч воинов, и хотя ей удалось опрокинуть войска [противника], перебить [неприятельских] военачальников и взять в плен шаньюя, этого хватило лишь на то, чтобы посеять вражду и углубить ненависть, но было недостаточно, чтобы покрыть издержки Поднебесной. Опустошать же [государственные] кладовые и утомлять народ, всецело посвящая себя делам, связанным с другим владением, не есть совершенное действие»²⁰⁾.

Однако какая именно политика есть «совершенное действие» в случае с сюнну, китайцы не вполне себе представляли. Иногда они вспоминали древних правителей, которые, якобы, умели управляться с северными варварами. Но про этих достойных владык было известно лишь, что они «относились к ним как к диким птицам и зверям, не заключали с ними договоров и не ходили против них в походы». Бань Гу не без оснований предполагает, что «заключение договоров заставило бы только тратиться на подарки и принесло обман, а нападения утомили бы войска и вызвали набеги»²¹⁾. Однако, как надо действовать в существующих условиях, когда варвары сами совершают регулярные нападения, было не вполне понятно.

В «Споре о соли и железе» одним из спорщиков, названным «Знаток писаний», было высказано предположение, что сюнну можно смирить благодеяниями, исходящими от «внутренней духовной силы» тогдашнего императора Чжао-ди. Поскольку на тот момент Поднебесная, по сообщению Знатока, была объединена, Его Величество на досуге прогуливался по галереям дворца, просматривал тексты «исчерпывающих речей» сановников, слушал пение гимнов и «ездил на колеснице под звон колокольчиков», – из этого делался неопровержимый вывод, что «чистая внутренняя духовная сила» государя явлена «во всем блеске» и стоит наравне с духовными силами государей древности. Правда, император в те годы находился еще в раннем подростковом возрасте, но это не смущало Знатока писаний. В этих условиях варвары, по его мнению, не стоили того, «чтобы чувствовать из-за них беспокойство и иметь заботу». Знаток предполагал, что если император «не оставит их, а удостоит их благодеяний, исходящих от его внутренней духовной силы, и окажет им милости», то северные варвары «непременно обратятся [сердцем] к внутренней [области мира], постучатся в [ворота Пограничной линии] укреплений и по собственному почину придут [с изъявлением покорности]…»[22] Но эта нехитрая политика почему-то не вдохновила Хо Гуана – всемогущего регента при подростке-императоре, – вероятно, он имел более реалистические взгляды на «духовную силу» своего венценосного подопечного.

Споры о том, какова должна быть политика в отношениях с сюнну, не утихали при дворе в течение всей истории династии Хань. Считается, что китайцы в какой-то мере придерживались в этом вопросе так называемой концепции «три манеры поведения, пять приманок», разработанной еще в первой половине II века до н.э. императорским советником Цзя И, который подал трону серию докладов о положении дел в Поднебесной. Большое внимание там было уделено и китайско-сюннуской политике. И хотя современным людям (по крайней мере, авторам настоящей книги), текст этих докладов, равно как и сама концепция, представляются скорее забавными, китайцы относились к ним весьма почтительно и в течение нескольких веков основывали на них свою внешнюю политику.

Цзя И горестно констатирует, что «положение Поднебесной такое, как у человека, который висит вниз головой», ведь император, как ее глава, должен находиться вверху, а варвары – внизу, однако на деле все обстоит наоборот. «[Варвары от восточных] и [до северных] ди призывают нас к себе и отдают приказы, а это составляет прерогативу владыки и высшего. Сын Неба подносит дань, а это подобает подчиненному и низшему. Ноги вопреки всему оказываются наверху, а голова, наоборот, внизу. Поднебесная висит вот так вниз головой, и никто не в состоянии ей помочь... А еще говорят, что в государстве есть достойные люди...» – восклицает Цзя И. Впрочем, достойного человека сановник все-таки нашел. Он пишет: «Ваше Величество, почему бы Вам не попробовать сделать меня, Вашего подданного, чиновником, управляющим зависимым государством, ведающим сюнну. Осуществите мой план, и я с Вашего дозволения приведу шаньюя со шнуром на шее, отдам его жизнь в Вашу власть, брошу перед Вами ниц Чжунхан Юэ (Советник шаньюя. – Авт.) и стану бить его палками по спине. Вся орда сюнну станет подчиняться только приказам Верховного [правителя]».

Для осуществления это плана Цзя И предлагает императору прежде всего придерживаться трех разработанных им «манер поведения». Первая «манера» заключалась в том, что Сын Неба должен был завоевать доверие варваров. Вторая – в том, что он должен был возвестить варварам свою любовь: если они «сами убедятся, что они любимы Сыном Неба, то [потянутся к нему], как малое дитя к любящей матери». И, наконец, варваров следовало проинформировать о том, что именно «приятно» императору: «Пусть варвары-ху сами увидят: если они в чем-то умелы и искусны, то всем этим можно прийтись по вкусу Сыну Неба». С точки зрения сановника, этих нехитрых психологических приемов было достаточно для того, чтобы подчинить сюнну столь же легко, как стряхнуть с дерева привлеченных ярким светом цикад.

Но для полной надежности задуманного предприятия, Цзя И разработал еще и «пять приманок», которые должны были пленить глаза, уста, уши, желудки и сердца наивных степных жителей. На глаза следовало воздействовать следующим образом: «Прибывшие к нам сюнну от глав кланов и выше пусть непременно будут одеты в расшитые шелковые одежды, а их жены и дети — в узорные парчовые платья. Пусть представят им пять серебряных колесниц, разукрашенных крупными резными узорами, запряженных каждая четверкой лошадей, снабженных зелеными тентами. Пусть придадут им эскорт из нескольких всадников и каждому, кроме кучера, еще и сопровождающего…» Цзя И был уверен, что сюнну станут из уст в уста передавать слухи о роскошной жизни тех, кто прибыл к императорскому двору: «Люди станут уповать на Вашу милость, полагая, что если сами прибудут к нам, то смогут получить то же. Тем самым мы наведем порчу на их глаза. [Это] — одна “приманка"».

Вторая приманка заключалась в том, что избранных сюннуских гостей следовало принародно кормить «великолепными кусками вареного и жареного мяса, приготовленного в маринадах». Цзя И пишет: «Варвары-ху, исчисляемые сотнями, пожелавшие посмотреть [на пир], будут стоять рядом. Те, кто отведал яства, обрадуются, будут есть и посмеиваться. А еда будет на вкус такой, какой им и пробовать-то никогда не приходилось… В целом государстве, кто это слышал и видел, пуская слюни, расскажут об этом другим. Люди станут алкать того же, полагая, что если сами прибудут к нам, то смогут это получить. Тем самым мы наведем порчу на их уста. [Это еще] одна “приманка"».

Третья приманка, назначенная для варварских ушей, заключалась в том, что сюнну следовало приглашать на музыкальные вечера: «Пусть музыканты дудят в маленькие флейты, бьют в барабаны и барабанчики, а актеры и акробаты сменяют друг друга. Пусть время от времени выступают танцоры и плясуны, а вслед за ними под грохот барабанов исполняет свой танец человек-кукла». Представление должны были поддерживать придворные дамы «в количестве десяти и более» – им належало напудриться, подвести брови и надеть расшитые шелковые одежды. При виде этих красавиц варвары не могли бы остаться равнодушными к музыке. «Тем самым мы наведем порчу на их уши, – обещает Цзя И, – [Это еще] одна “приманка"».

«Приманку для желудка» Цзя И трактовал в широком смысле. По мысли сановника, сюнну, прибывшие к императорскому двору, должны были получить множество материальных благ, от «высокой залы и отдельного флигеля» до «боевой колесницы в личном хранении». Входили в эту «приманку» и рабы с рабынями, и домашний скот, и хорошая кухня.

И наконец, «пятая приманка» должна была «навести порчу» на сюннуские сердца. Для этого императору надлежало воздействовать на них «родительской лаской», особое внимание оказывая сюннуским детям: «Известно, что старшие варвары-ху — грубые родители. Так пусть же Верховный [правитель] к младенцам-ху будет так же добр и любвеобилен, как к сыновьям своих высокопоставленных [подданных]». Цзя И рисует картину идиллических отношений императора с маленькими сюнну: «Верховный [правитель] милостиво изволит ласкать мальчиков-варваров, похлопывает их, играет с ними в кольцо. А когда подают жареное мясо, милостиво изволит кормить их. [Верховный правитель] снимает с себя великолепные одежды и лично одаривает их. [Когда] Верховный [правитель] встает, мальчики-варвары [находятся] кто сзади, кто спереди него». Присутствуют при этом и взрослые знатные варвары «в платье с казенной печатью на шнурке» – «им будет дозволено подносить вино». Устоять перед такими милостями, по мнению Цзя И, не сможет никто: «В целом государстве, кто увидит и услышит [это], широко раскроют глаза от изумления, возжелают [того же]. Люди засуетятся, забеспокоятся только о том, как бы не опоздать с прибытием к нам. Тем самым мы наведем порчу на их сердца. [Это еще] одна “приманка"».

Свое сочинение Цзя И заканчивает на оптимистической ноте: «Итак, привлечем, притянем к себе их уши, привлечем их глаза, привлечем их рты, привлечем их желудки. И они окажутся в четырех отношениях привлечены. А еще мы привлечем к себе их сердца. Так разве же мы не подчиним варваров-ху, не принудим их упасть [к нашим ногам]?! Это и называется “пять приманок"»²³⁾.

Однако, ни узорные платья, ни мясо в маринаде, ни флейты, ни «человек-кукла», ни «платье с казенной печатью на шнурке», ни игры «в кольцо» с императором не приносили желаемого результата. Сюнну действительно отнеслись к этим и прочим благам цивилизации с большим вниманием. Но они предпочитали пользоваться ими в родных степях, а не в императорском дворце. А военные набеги продолжали считать лучшим средством для получения этих благ.

(…)

Военные кампании против сюнну тоже были очень затратными. В 127 году до н.э. император У-ди начал с сюнну затяжную войну, которую китайцы впервые со времен Цинь Ши-хуан-ди и Тоуманя вели не на своей территории (все предыдущее столетие им доводилось лишь ненадолго вторгаться в степь). Нельзя не признать, что политический успех китайцами был достигнут: мы уже говорили о том, что в результате этой войны сюнну потеряли Ордос, Иньшань и Ганьсуский Проход и были вытеснены на север за пустыню Гоби. Теперь посмотрим, чего стоила Поднебесной эта победа.

Вначале все обстояло не так уж и плохо. В результате первой же военной операции китайцы убили и взяли в плен несколько тысяч варваров и захватили свыше миллиона голов крупного рогатого скота и баранов. В 124 году до н.э. император двинул на сюнну армию, насчитывающую более ста тысяч человек. Они «убили или захватили в плен 15 тысяч врагов». На следующий год была проведена новая кампания, и потери сюнну составили 19 тысяч убитыми и пленными. Но при этом, по словам Сыма Цяня, «в армии Хань тоже погибло более ста тысяч солдат и лошадей, не считая потерь военного снаряжения и расходов на перевозку зерна по воде и суше». Кроме того, ханьским воинам за убийство противников на поле брани и захват пленных было выдано 200 тысяч цзинь золота – около 50 тонн. Пришлось китайцам позаботиться и о пленных врагах – видимо, во исполнение политики «пяти приманок»: «Несколько десятков тысяч пленных [сюнну] были щедро одарены, одежду и пищу им предоставили местные власти». В результате этой разорительной «победы» «собранные подушные подати и налоги истощились так, что уже не хватало средств для выдачи воевавшим солдатам».

Отчаявшийся император, чтобы хоть как-то пополнить казну, издал указ «о позволении народу покупать титулы и откупаться от заключения [в тюрьме]». Выставленные на продажу титулы именовались «титулы за военные заслуги» и стоили 170 тысяч монет за одну степень. По недоступной авторам настоящей книги логике предполагалось, что «таким образом будут прославляться военные заслуги».

Военная кампания 121 года до н.э., усиленная идеями «пяти приманок», была еще «успешней»: «Осенью этого года сюннуский Хуньсе-ван (Или Хунье. – Авт.) во главе массы своих сородичей, числом в несколько десятков тысяч человек, прибыл сдаться [дому Хань], тогда император Хань выслал навстречу им двадцать тысяч повозок. Когда сдавшиеся прибыли, они получили вознаграждение в том же размере, как воины, имевшие заслуги. За этот год было израсходовано [на эти цели] более сотни раз по десять миллионов монет». В пересчете на золото, эта сумма могла составлять примерно 25 или 33.5 тонн²⁴⁾. «…Сдавшиеся хусцы одевались и кормились за счет казны, которая уже не справлялась со снабжением. Тогда Сын Неба [повелел] сократить яства [двора], отказался от использования колесниц, запряженных четверками лошадей, изъял из императорских кладовых хранившийся там неприкосновенный запас, чтобы восполнить нехватку».

Все это весьма напоминает старый анекдот о том, как Китай, сразу после объявления войны, победит Советский Союз: в первый день сдастся в плен первый миллион китайцев, во второй день – второй миллион, в третий – еще один… А еще через несколько дней Советский Союз сдастся сам…

Но У-ди, не знакомый с анекдотами советского времени, не оставлял надежды расправиться с сюнну. В 119 году до н.э. император вновь отправил свою армию на север гоняться за кочевниками по бескрайним степям. Очередная победа стоила ему от 80 до 90 тысяч человек убитыми и пленными и более 100 тысяч потерянных лошадей, «не считая расходов на перевозки по суше и воде провианта, на колесницы и оружие». Кроме того, для награждения оставшихся в живых воинов императору пришлось выделить 500 тысяч цзиней золота. Тем не менее, для солдат поход оказался убыточным: «К этому времени средства казны оскудели настолько, что воевавшие солдаты почти совсем не получали своего жалованья»²⁵⁾.

В результате, несмотря на безусловные победы, военная политика У-ди была признана ошибочной, причем ее признал таковой и сам император, несмотря на то, что сюнну были отброшены от границ Китая и потеряли часть своих земель, некоторые из них – навсегда.

Когда вскоре сановники обратились к императору с предложением силами китайских переселенцев освоить земли к востоку от владения Луньтай²⁶⁾ в Западном крае и построить там «наблюдательные вышки и сигнальные маяки», он ответил: «Не могу слышать об этом». В так называемом «Луньтайском указе» император «раскаивался в проведении дальних походов» и объяснял, что затеял их «по неразумению». В какой-то мере он оправдывал свое «неразумение» тем, что «при гадании по “Книге перемен” выпала гексаграмма “Переразвитие великого”, а черта – девятка пятая, что сулило для сюнну неудачи и поражение». Не только стебли тысячелистника, но и звезды, и облака, и трещины на панцирях черепах – «все сулили удачу, говоря, что сюнну будут непременно разбиты и более благоприятного времени больше не представится». Причем особая удача, согласно предсказаниям, ожидала именно Эршиского военачальника Ли Гуан-ли. Но, как признал император в своем указе, «значения гексаграмм оказались ошибочными». Объяснял он это тем, что сюнну тоже призвали на помощь потусторонние силы: «Услышав, что должны прийти ханьские войска, сюнну велели шаманам на всех дорогах, по которым они могли следовать, а также в местах около воды закопать в землю овец и быков и просить духов ниспослать на ханьские войска погибель».

Сюннуские шаманы оказались сильнее китайских. Новое предсказание, полученное императором, гласило: «Одного из ханьских военачальников ожидает несчастье» – но было уже поздно. В «Луньтайском указе» говорилось: «Эршиский военачальник потерпел поражение, воины были либо перебиты, либо взяты в плен, либо рассеялись, что постоянно вызывает в моем сердце огромную скорбь». Отныне Владыка Поднебесной предлагал отказаться от военных действий, «усиленно заниматься земледелием как основным занятием», обратить особое внимание на разведение лошадей и «дать отдых стране»²⁷⁾.

После чего китайцам не оставалось другого выхода, как вернуться к испытанной, хотя и не слишком действенной политике «пяти приманок». Что же касается сюнну, они продолжили свою, тоже испытанную и значительно более результативную политику набегов и пограничного террора.

Таковы были в общих чертах взаимоотношения сюнну и Китая вплоть до раскола державы сюнну в середине I века нашей эры.

(…)

Глава 14. Религия и погребальный обряд

Сюнну, вероятно, не были фанатами веры – информация об их религиозных ритуалах разбросана по китайским хроникам очень скупо. Составить по ней полную картину религиозной жизни сюнну нельзя – скорее, это будет мозаика. Археология тоже почти не проливает света на этот вопрос: сюнну верили в загробную жизнь и заботились о том, чтобы их соплеменники, отправляясь в последнее путешествие, были обеспечены всем необходимым, но ни одно святилище, ни одно культовое сооружение сюнну (кроме могил), насколько известно авторам данной книги, до сих пор не найдено – вероятно, их было очень немного.

Западные жуны (которые, возможно, были предками сюнну) весьма почитали дух дракона, – об этом пишет китайский историк V века Цуй Хао. Он рассказывает о ритуале, который, как известно из других источников, был характерен именно для сюнну: Цуй Хао говорит, что дракону трижды в год приносили жертвы, и для этого соорудили к югу от ставки Лунчэн жертвенник в честь духа дракона.

О жертвоприношениях в Лунчэне (но уже приносимых сюннусцами) сообщает Сыма Цянь. По его сведениям, в пятой луне каждого года предводители сюнну «съезжаются на большой сбор в Лунчэне, где приносят жертвы предкам, Небу и Земле, духам людей и небесным духам» (отметим, что историк приводит подозрительно «китайский» набор божественных покровителей). О каком-либо драконе хронист умалчивает, но само слово Лунчэн можно понимать как «Драконово городище». Кроме того, Сыма Цянь говорит о том, что у сюнну имелся еще и «малый сбор», который проходил в «первой луне каждого года» в ставке шаньюя, – там тоже приносились жертвы, но кому именно – не уточняется²⁸⁾.

Фань Е писал, что жертвоприношения в Лунчэне совершались трижды в год – «всегда в первой, пятой и десятой луне». Причем, «…после того как южный шаньюй изъявил покорность [Хань], стали совершаться еще жертвоприношения ханьскому императору»²⁹⁾. Как мы уже говорили, имелся в виду, вероятно, не действующий на тот момент император династии Хань, а покойные императоры Поднебесной, включая мифических, – именно они должны были обеспечивать земное благополучие своих потомков и их подданных.

Возможно, что сюннусцам было не слишком приятно поклоняться императорам своих завоевателей. Но через два с лишним века они расквитались с китайцами за это унижение. Когда в 319 году сюннуский император Лю Яо пришел к власти, он приказал, чтобы на территории империи его покойных предшественников-сюнну чтили наравне с китайскими божествами: «Маодуню приносились жертвы наравне с жертвами Небу, а Лю Юаньхаю – наравне с Верховным владыкой»³⁰⁾.

Интересно, что сюнну даже на религиозных сборищах не ставили ритуальные и душеспасительные занятия во главу угла. Фань Е пишет: «Используя жертвоприношения, [сюнну] собирали все кочевья, обсуждали государственные дела и устраивали развлечения — скачки лошадей и бег верблюдов»³¹⁾.

Если не все сюнну, то по крайней мере шаньюй каждое утро, выходя из своего шатра, кланялся в сторону восходящего солнца, а вечером совершал поклон луне. Впрочем, у шаньюя были свои отношения со светилами, недаром в официальной переписке первые шаньюи величали себя «Небом и Землей рожденный, Солнцем и Луной поставленный…» Сыма Цянь пишет: «Затевая поход или другое какое большое дело, сюнну учитывают положение звезд и луны»³²⁾.

Но покровительство светил не избавляло шаньюя от страха перед злыми духами и сглазом. Сыма Цянь пишет: «По законам сюнну, ханьские послы не имели права входить в юрту [шаньюя], не оставив снаружи своего верительного знака и не разрисовав тушью лицо»³³⁾. Почему надо было оставлять снаружи верительные знаки, не вполне понятно. Ну а то, что китаец называет «разрисовкой лица», вероятно, было нанесением магических знаков, которые нейтрализовывали возможное дурное влияние злокозненных ханьцев.

Касательно религиозных обрядов сюнну, у Сыма Цяня есть загадочное упоминание о некоем «изображении золотого человека», которое употреблялось при жертвоприношениях Небу. Это изображение хранилось у сюннуского Сючу-вана и в 121 году до н.э. было захвачено китайским полководцем Хо Цюй-бином³⁴⁾.

Что это было за изображение и как именно его использовали – неизвестно. Никаких других сведений о том, что сюнну поклонялись каким-либо скульптурам, не сохранилось. Высказывалось мнение, что речь могла идти о золотой статуе Будды³⁵⁾ – как раз примерно с этого времени буддизм начинал проникать на занятые сюнну территории. Но это были лишь первые робкие шаги молодой религии на север, и представляется маловероятным, чтобы у сюнну уже в конце второго века до н.э. существовал столь «дорого обставленный» культ Будды.

Во всяком случае, буддизм, даже если он и проник в сюннускую среду, не смягчил варварских нравов и не способствовал гуманизации их религиозных традиций. Сюнну практиковали человеческие жертвоприношения, и одно из них описано вскоре после утраты ими золотой статуи. Историю эту сохранил Бань Гу.

После того, как в начале I века до н.э. Эршиский военачальник сдался сюнну, он некоторое время пользовался благосклонностью шаньюя Хулугу. Тот «дал ему в жены свою дочь и относился к нему с бóльшим уважением и благоволением, чем к Вэй Люю» – могущественному сюннускому сановнику. Случилось так, что мать шаньюя заболела. На помощь призвали шамана, дабы тот выяснил у духов причину болезни. Но Вэй Люй не дал провидцу пообщаться с духами и велел от имени покойного отца Хулугу сообщить следующее: «Давно еще хусцы во время жертвоприношения перед походом обещали, что если они захватят Эршиского военачальника, то принесут его в жертву духу земли. Почему же нынче его не приносят в жертву?» Злополучного военачальника схватили, но он успел крикнуть: «После смерти я непременно уничтожу сюнну»». «Потом его закололи и принесли в жертву».

Эршиский военачальник был, надо думать, добрым конфуцианцем и к сюннускому пантеону прямого отношения не имел. Тем не менее, угроза его оказалась не пустыми словами: в землях сюнну в течение нескольких месяцев не прекращался снегопад, начался падеж скота, хлеба не вызрели, люди стали болеть. И тогда «напуганный шаньюй построил молельню для жертвоприношений Эршискому военачальнику». Вероятно, это помогло, потому что дела в сюннуской державе после этого наладились³⁶⁾.

Единственная хорошо изученная сфера ритуальной жизни сюнну – это погребальный обряд. Впрочем, китайские авторы описывают его достаточно скупо и, возможно, не вполне точно. Сыма Цянь рассказывает:

«Для похорон [у них] есть внутренний и внешний гроб, [с покойником кладут] золото и серебро, одежду и шубы, но [они] не насыпают могильных холмов, не обсаживают могилы деревьями и не носят траурных одежд. Когда умирает правитель, то вместе с умершим хоронят его любимых слуг и наложниц, их число достигает нескольких сотен или тысяч человек»³⁷⁾.

Считается, что историк сильно преувеличил кровожадность сюнну. Археологам известны скромные захоронения, которые тянутся вдоль сюннуских «царских» курганов, но максимальное их количество не превышает 27 – столько могил было найдено рядом с большим курганом некрополя Год Мод в Монголии. Могилы здесь идут плотным рядом, причем социальный статус погребенных меняется с севера к югу – вероятно, структура цепочки могил была продумана и создана единовременно. И это наводит на мысль о жертвоприношении. В Забайкалье в Дырестуйском могильнике возле крупного кургана был захоронен ребенок 10–12 лет, который судя по отверстию в черепе, был убит ударом острого предмета. На ногах подростка, найденного у другой крупной гробницы, в Ильмовой пади, обнаружены остатки железной цепочки, которой, видимо, были связаны ноги³⁸⁾.

Описание похорон императора Ши Лэ и его матери сохранил Фан Сюаньлин. Оба они были похоронены тайно. Это дало коментаторам основания предположить, что «своих покойников цзесцы хоронили так, чтобы место погребения оставалось неизвестным»³⁹⁾. Но авторы настоящей книги рискуют высказать еще одно предположение по поводу тайных похорон Ши Лэ и его матери. Дело в том, что перед тем, как Ши Лэ стал императором, ему довелось увидеть, как мятежник Цзинь Чжунь, захватив власть, расправился с могилами своих предшественников. «Могилы Лю Юаньхая и Лю Цуна были разрыты, а их храм предков сожжен. Бесприютные души умерших громко рыдали, и звуки рыданий были слышны на сто ли окрест»⁴⁰⁾. Когда узурпатор был свергнут, Ши Лэ приказал «восстановить могилы Лю Юаньхая и Лю Цуна, подобрать более ста трупов, в том числе труп Лю Цаня, и похоронить их»⁴¹⁾. Но, вероятно, он понимал, что после его собственной смерти его могилу может ожидать подобная участь. И тайные похороны могли быть не старой цзеской традицией, а предосторожностью императора, который не был уверен в долговечности своей династии и в гуманности своих преемников.

(…)

Курганные могильники сюнну иногда образуют грандиозные поля, каждое из которых насчитывает сотни курганов⁴²⁾. Наиболее известны и исследованы некрополи в Ильмовой пади в Забайкалье (порядка трехсот насыпей) и Ноин-Улинские курганы в Северной Монголии (более двухсот). Оба эти могильника расположены в сходной местности – довольно высоко в лесистых горах, на склонах небольших уединенных горных распадков – падей, на дне которых текут небольшие речки или пересыхающие ручьи. Зачастую курганы расположены небольшими группами – причем крупные находятся как бы в окружении малых и, вероятно, каждая из таких небольших групп является родовым кладбищем⁴³⁾. Именно в Ильмовой пади и Ноин-Уле археологами раскопаны погребения высшей сюннуской знати, принадлежавшие, в том числе, возможно, шаньюям.

Самый распространенный тип курганного сюннуского погребения – в прямоугольной глубокой (обычно до 3,5 метров) яме, на дне которой помещался прямоугольный сруб из деревянных бревен. Внутрь сруба ставился дощатый гроб с телом; покойник, как и в грунтовых погребениях сюнну, был ориентирован головой к северу. Этот тип обряда – гроб в срубе – напоминает обряд похорон, описанный Сыма Цянем. Напомним: историк сообщает, что сюнну хоронили своих покойников в двух гробах – внутреннем и внешнем⁴⁴⁾. В северной части могилы, между стенками сруба и гроба или над венцами сруба укладывали жертвенную пищу. И это были уже не скромные куски баранины, как в Иволгинском могильнике, – погребенного в кургане кочевника обычно сопровождало в иной мир целое «стадо» крупного и мелкого рогатого скота (лошади, быки, овцы, козы), иногда до 19 голов в одном погребении⁴⁵⁾. Впрочем, найденые в курганах рядовых кочевников вещи, в том числе остатки оружия, не сильно отличаются от аналогичных предметов из грунтовых могил.

Помещение жертвенной пищи в северной части могилы – общая черта и рядовых сюнну, и высшей знати; это то, что выделяет их погребения из многих других археологических культур. Часто за головой погребенного выкладывали в ряд несколько черепов крупных животных, обращенных к северу. Расчищенная могила в сюннуском кургане представляет собой примечательное, неповторимое зрелище.

В древности, когда могила засыпалась землей, над ней делалась небольшая каменная вымостка диаметром 8 – 10 метров и высотой до полуметра…⁴⁶⁾ Таков облик могил рядовых кочевников, погребенных в курганах и, вероятно, занимающих по богатству и социальному статусу среднее положение между жителями поселений и элитой кочевников. Но рядовые курганы и по устройству могил и по богатству погребального инвентаря не идут ни в какое сравнение с погребениями высшей сюннуской знати.

«Царские» курганы, усыпальницы правителей первой кочевой имерии, – грандиозные сооружения, необычные на фоне погребений других кочевых культур. Они выделяются среди рядовых курганов сюнну большими размерами и редкой формой – в плане они имеют вид квадрата. При небольшой, обычно не более полутора метров, высоте, эти насыпи имеют длину сторон 15 – 25 и более метров. К югу от насыпи тянется довольно длинный (5 – 20 метров) продолговатый низкий холм, который археологи иногда зовут «хвостом» или «шлейфом». Первый курган с квадратной насыпью раскопал еще в конце XIX века Талько-Грынцевич в Ильмовой пади. Но раскопки были не очень удачными, их не удалось завершить, и никаких интересных находок здесь сделано не было⁴⁷⁾.

В 1912 году в Северной Монголии в горах Ноин-Ула горный техник Е. Баллод, приняв разграбленный курган за заброшенную штольню золотодобытчиков, нашел в нем ряд вещей и передал их в музей Троицкосавска, где хранились и коллекции Талько-Грынцевича. В 1924 г. сведения об этом дошли до П.К. Козлова – известного русского путешественника и археолога. Козлов срочно организовал экспедицию и раскопал Баллодовский и еще несколько крупных курганов сюнну⁴⁸⁾. Так начались исследования знаменитых впоследствии на весь мир Ноин-Улинских курганов.

Козлов и его соратники нашли огромное количество вещей почти неведомой прежде культуры, в том числе из драгоценных металлов, а также вышитые расписные ткани, предметы китайского импорта... Выставка, организованная в стенах ленинградского Эрмитажа, произвела сенсацию. Но в те годы археологи еще не ставили перед собой задачу детально исследовать весь курган так, как этого требуют сегодняшние методики, поэтому большая часть курганов была раскопана только в центре, методом прорытия «колодца». При этом конструкция погребения и многие тонкости обряда ускользали от внимания исследователей.

На некоторое время раскопки сюннуских курганов в Забайкалье почти прекратились. В 70-е годы в Ильмовой пади П.Б. Коновалов раскопал «квадратный» курган, исследовав послойно всю его площадь и детально изучив устройство погребальной конструкции⁴⁹⁾. Раскопки этого кургана продолжались пять лет – с 1970 по 1975 год, но они того стоили. Они дали массу ценной информации, хотя ярких находок и не было сделано.

В последние годы археологи изучают элитные сюннуские курганы особенно активно. Возведением насыпей сюнну не увлекались, но они придавали особое значение глубине могил. Глубина погребения, раскопанного С.С. Миняевым в Забайкалье в местности Царам, составила порядка 17 метров (от уровня земли). Н.В. Полосьмак в Ноин-Уле исследовала несколько курганов; один из них, под номером 20, имел рекордную для сюннуских курганов глубину – более 18 метров! И Миняеву, и Полосьмак удалось открыть богатые, хотя и ограбленные погребения; в них осталось немало предметов, не замеченных мародерами.

В разрезе погребение знатного сюннусца напоминало перевернутую ступенчатую пирамиду. Квадратная у поверхности яма (повторяющая контур насыпи и вымостки под ней) несколькими уступами сужалась ко дну. В верхней части она была разделена на отсеки каменными или деревянными перегородками, образующими «каменный скелет» или деревянную клеть. Ниже этих перегородок, одно над другим, располагались каменные перекрытия, обычно их было четыре, по числу уступов «пирамиды». Ниже уступов шел прямоугольный колодец с почти вертикальными стенками – на его дне и устраивалось погребение.

На дно колодца ставились два деревянных сруба из бревен и брусьев – один в другом; внутри меньшего сруба помещался гроб с телом. Сверху срубы были дополнительно перекрыты мощным деревянным настилом. Над этим настилом после совершения погребения разжигался очистительный огонь. Видимый на поверхности земли «шлейф», или «хвост» – это засыпанный дромос-вход, который с юга полого понижался и врезался в погребальную камеру.

Дощатый гроб обычно был покрыт красным лаком, а внутри обтянут тканью, поверх которой дополнительно украшен «решеткой» из полосок золотой фольги с золотыми розетками в углах клеток. Стены сруба были драпированы драгоценными китайскими, парфянскими, ближневосточными тканями; пол внутри погребальной камеры устлан коврами. Иногда на стенах сруба-камеры были развешаны уздечные наборы. Посмертные дары находились в самом гробе или в северной части погребальной конструкции, в том числе между внешним и внутренним срубами. Они обязательно включали в себя останки животных – ритуальное стадо, сопровождавшее шаньюя-скотовода в загробный мир⁵⁰⁾.

В большинстве элитных сюннуских курганов находят срезанные женские косы, некоторые – в футляре из шелковой ткани. Предполагают, что эти косы были обрезаны в знак траура приближенными шаньюя⁵¹⁾. Интересно, что в известном Ноин-Улинском кургане № 6, где, возможно, погребен шаньюй Учжулю, было найдено рекордное количество кос (около ста), а в кургане № 24, где, вероятно, похоронена женщина, – ни одной⁵²⁾.

Говоря о тройной погребальной камере (два сруба и гроб), а также о золотых украшениях гроба, нельзя не вспомнить свидетельство готского хрониста Иордана, о том, что Аттила был похоронен в трех гробах, один из которых был золотым⁵³⁾. Возможно, Аттила, в отличие от рядовых гуннов, ворвавшихся в Европу в IV веке, сохранил традиции сюннуских шаньюев.

Только из Ноин-Улинских курганов, несмотря на то, что они были ограблены, извлечены тысячи предметов. Шелковые и шерстяные вышитые ткани, золотые и серебряные украшения, в том числе конские фалары с художественными рельефными изображениями, лаковая китайская посуда, серебряные зеркала… В нескольких курганах найдены даже части ханьских колесниц, очевидно помещенных в могилу целиком⁵⁴⁾.

Большинство этих предметов, как и сегодня, оказались «made in China» или сделаны в государствах Средней Азии и Ближнего Востока, некоторые были даже греко-римского производства. Почти все, что найдено в элитных курганах, очевидно было получено в виде дани, в результате торговли и грабежа и не имеет отношения к собственно сюннуской культуре. В этом смысле скромные погребения Иволгинского и других рядовых могильников более «сюннуские», чем усыпальницы шаньюев.

В «царских» курганах, как правило, находят только фрагменты скелетов, поскольку грабители учиняли в погребальной камере форменный разгром. Но по тем костям, которые все же попали в руки ученых, сделан довольно необычный вывод: в «царских» сюннуских усыпальницах, вероятно, погребали как мужчин (очевидно, шаньюев), так и женщин. В Ильмовой пади в кургане, раскопанном П.Б. Коноваловым, был похоронен мужчина-монголоид крепкого телосложения⁵⁵⁾. А в 20-м, самом глубоком Ноин-Улинском кургане, по мнению Н.В. Полосьмак, возможно, похоронена одна из жен шаньюя⁵⁶⁾.

Ученые в основном сходятся на том, что конструкция ступенчатого погребального сооружения заимствована сюнну из Китая, как и некоторые другие детали обряда. Очевидно, что сюнну стремились подражать ритуалам Поднебесной, которую почитали за образец «крутости». Хотя нельзя не отметить, что традиции сооружений типа «гроб в срубе» или напоминающих «двойной сруб» прослежены и в некоторых курганах скифского круга⁵⁷⁾. Вполне загадочным в элитных сюннуских курганах представляется описанное выше устройство каменных перегородок или деревянных клетей – в памятниках других культур пока не отмечено ничего подобного.

Курганы и грунтовые погребения сюнну в Забайкалье и Северной Монголии, вероятно, датируются второй половиной II века до н. э. – I веком н. э. Потеряв Ордос и Ганьсуский проход, сюнну откочевали в эти земли, туда сместились политические центры их державы, там были основаны новые укрепления и поселения.

Для датировки «царских» курганов неоценимую помощь археологам оказали лаковые китайские чашечки «бэй-ши» с иероглифическими надписями⁵⁸⁾ и шелковая одежда с вытканными иероглифами⁵⁹⁾. По особенностям иероглифической надписи можно достаточно точно определить, когда чашка была изготовлена. Именно основываясь на датировке такой надписи на чашке из 6-го Ноин-Улинского кургана, А.Н. Бернштам предположил, что в нем погребен шаньюй Учжулю⁶⁰⁾. Дело в том, что чашка эта была изготовлена во 2 году до н.э. Известно, что Учжулю посетил императора Ай-ди на следующий год после ее изготовления и умер в 13 году н.э. Очень возможно, что этот дорогой и престижный предмет был подарен шаньюю в Китае и позднее уложен в его могилу. Хотя нельзя исключить и возможности того, что чашка, полученная Учжулю, попала потом к его наследникам, и ее положили в могилу одного из потомков шаньюя. По поводу остальных чашек ситуация тоже не вполне однозначная. Поэтому археологи осторожно датируют Ноин-Улинские курганы концом I века до н.э. – I веком н.э.

(…)

Библиография

Антология поздне-древнекитайской поэзии (II век до н. э. - V век н. э.): http://starling.rinet.ru/Texts/poetry.pdf.

Аристов. Усуни – Аристов Н.А. Усуни и кыргызы или кара-кыргызы: Очерки истории и быта населения западного Тянь-Шаня и исследования по его исторической географии. Бишкек, 2001. (Используется по электронной версии: http://bizdin.kg/elib/kitepter/html/taryh/aristov_usuni/).

Бань Гу. 1968 – [Бань Гу.] История династии Хань // Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). [Вып. 1.] М., 1968. Пер.: Таскин В.С.

Бань Гу. 1973 – Бань Гу. История династии Хань // Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 2. М., 1973. Пер.: Таскин В.С.

Бань Гу. 2005 –
        – 1) Торчинов Е.А. Доклады Чао Цо о сюнну // Страны и народы Востока. Вып. 32. М., 2005.
        – 2) Торчинов Е.А. Проблема «Китай и соседи» в жизнеописаниях Фэн Тана и Янь Аня // там же.

Барфилд. Опасная граница – Барфилд Т.Дж. Опасная граница: кочевые империи и Китай (221 г. до н. э. – 1757 г. н. э.). СПб., 2009. Пер. Д.В. Рухлядева, В.Б. Кузнецова; науч. ред. и пред. Д.В. Рухлядева. (Используется по исправленной и дополненной электронной версии, размещенной в Интернете Д.В. Рухлядевым: http://barfield.narod.ru/).

Бернштам. Очерк истории гуннов – Бернштам А.Н. Очерк истории гуннов. Л., 1951.

Бернштам. [рецензия] – Бернштам А.Н. [рецензия на статью:] Евтюхова Л.А., Левашева В.П. Раскопки китайского дома близ Абакана (Хакасская АО) // Известия АН СССР. Серия истории и философии. 1946. № 5.

Бичурин. Собрание сведений. I–III – Бичурин Н.Я. [Иакинф]. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Том I–III. М.–Л., 1950–1953.

Бичурин. Статистическое описание – Бичурин Н.Я. Статистическое описание Китайской империи. М., 2002.

Боковенко, Засецкая. Происхождение котлов – Боковенко Н.А., Засецкая И.П. Происхождение котлов "гуннского" типа Восточной Европы в свете проблемы хунно-гуннских связей Восточной Европы // Петербургский археологический вестник. Вып 3. СПб., 1993.

Боровкова. Царства Западного края – Боровкова Л.А. Царства «Западного края» во II–I вв. до н.э. (Восточный Туркестан и Средняя Азия по сведениям из «Ши цзи» и «Хань шу»). М., 2001.

Боровкова. Кушанское царство – Боровкова Л.А. Кушанское царство (по древним китайским источникам). М., 2005.

Бураев. Географический фактор – Бураев А.И. Географический фактор в формировании военно-политического объединения хунну // Хунну: археология, происхождение культуры, этническая история. Улан-Удэ, 2011.

Вайнштейн. Мир кочевников – Вайнштейн С.И. Мир кочевников центра Азии. М., 1991.

Вайнштейн, Крюков. «Дворец Ли Лина» – Вайнштейн С.И., Крюков М.В. «Дворец Ли Лина», или конец одной легенды // Советская этнография. 1976. № 3.

Васильев К. [рец. на:] Гумилев, Хунну – Васильев К. [рец. на:] Гумилев Л.Н. Хунну. Срединная Азия в древние времена. М., 1960 // Вестник древней истории. 1961. № 2.

Васильев Л. История религий – Васильев Л.С. История религий Востока. М., 2006.

Вёсны и осени – Люйши Чуньцю. Вёсны и осени господина Люя. М., 2001. Пер.: Ткаченко Г.А.

Гумилев. Хунну – Гумилев Л.Н. Хунну. СПб., 1993.

Давыдова. К вопросу – Давыдова А.В. К вопросу о хуннских художественных бронзах // Советская археология. 1971. № 1.

Давыдова. Иволгинский комплекс – Давыдова А.В. Иволгинский комплекс (городище и могильник) — памятник хунну в Забайкалье. Л., 1985.

Давыдова. Иволгинский могильник – Давыдова A.B. Иволгинский археологический комплекс. Том 2: Иволгинский могильник. СПб., 1996.

Давыдова, Миняев. Новые находки – Давыдова А.В., Миняев С.С. Новые находки наборных поясов в Дырестуйском могильнике // Археологические вести. Вып. 2. СПб., 1993.

Давыдова, Миняев. Художественная бронза – Давыдова А.В., Миняев С.С. Художественная бронза сюнну. СПб., 2008.

Дёрфер. О языке гуннов – Дёрфер Г. О языке гуннов // Зарубежная тюркология. Вып. 1. Древние тюркские языки и литературы. М., 1986.

Думан [рец. на:] Гумилев, Хунну – Думан Л.И. [рец. на:] Гумилев Л.Н. Хунну. Срединная Азия в древние времена. М., 1960 // Народы Азии и Африки. 1962. № 3.

Духовная культура Китая – Духовная культура Китая. Энциклопедия в 6 т. М., 2006–2010.

Евтюхова. Древнекитайское здание – Евтюхова Л.А. Древнекитайское здание на Среднем Енисее // Вестник древней истории. 1946. № 1.

Евтюхова, Левашева. Раскопки китайского дома – Евтюхова Л.А., Левашева В.П. Раскопки китайского дома близ Абакана (Хакасская АО) // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. Вып. 12. М.-Л., 1946.

Е Лун-ли – Е Лун-ли. История государства киданей. М., 1979. Пер.: Таскин В.С.

Заднепровский. Происхождение и этническая атрибуция – Заднепровский Ю.А. Происхождение и этническая атрибуция срубных могил периода II в. до н.э. – II в. н.э. в Северной Корее // Известия Сибирского отделения АН СССР. История, филология и философия. 1991. № 1.

Засецкая. Культура кочевников – Засецкая И.П. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху. СПб., 1994.

Зенгер. Стратагемы – Зенгер Х. фон. Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. Том 1–2. М., 2004 (Используется по электронной версии: http://ligis.ru/librari/2733.htm).

Иностранцев. Хунну и гунны – Иностранцев К.А. Хунну и гунны. Л., 1926.

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. СПб., 2001. Пер.: Скржинская Е.Ч.

Каталог гор и морей – Каталог гор и морей (Шань хай цзин). М., 2004. Пер.: Яншина Э.М.

Кейтли. Государство Шан – Кейтли, Дейвид Н. Государство Шан в надписях на гадательных костях // История Китая. Материалы китаеведческих конференций ИСАА при МГУ (май 2005 г., май 2006 г.). М., 2007 (Используется по электронной версии: http://www.synologia.ru/a/Государство Шан в надписях на гадательных костях).

Кляшторный. Гуннская держава – Кляшторный С.Г. Гуннская держава на востоке (III в. до н.э. – IV в. н.э.) // История древнего мира. Том III. Упадок древних обществ. 1982.

Кляшторный. Степные империи – Кляшторный С.Г. Степные империи: рождение, триумф, гибель // Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи древней Евразии. СПб., 2005.

Ковалёв. Происхождение хунну – Ковалёв А.А. Происхождение хунну согласно данным истории и археологии. // Европа – Азия: Проблемы этнокультурных контактов. К 300-летию Санкт-Петербурга. СПб., 2002.

Ковалёв. Император – Ковалёв А.А. Император Китая в Хакасской степи // Хунну: археология, происхождение культуры, этническая история. Улан-Удэ, 2011.

Коновалов. Хунну в Забайкалье – Коновалов П.Б. Хунну в Забайкалье (Погребальные памятники). Улан-Удэ, 1976.

Коновалов. Окончание раскопок – Коновалов П.Б. Окончание раскопок хуннского кургана в Ильмовой пади // Археологические открытия 1975 года. М., 1976.

Коновалов. Усыпальница – Коновалов П.Б. Усыпальница хуннского князя в Суджи (Ильмовая падь, Забайкалье). Улан-Удэ, 2008.

Коновалов. Происхождение … хунну – Коновалов П.Б. Происхождение и формирование погребального комплекса хунну // Хунну: археология, происхождение культуры, этническая история. Улан-Удэ, 2011.

Крадин. Империя хунну – Крадин Н.Н. Империя хунну. М., 2001.

Крадин. Гумилев и современные проблемы – Крадин Н.Н. Л.Н. Гумилев и современные проблемы изучения хунну // Наследие Л.H. Гумилёва и судьбы народов Евразии: история, современность, перспективы. СПб., 2012.

Крюков. Древние китайцы – Крюков М.В. и др. Древние китайцы в эпоху централизованных империй. М., 1983.

Кузнецова-Фетисова. Образ колесницы – Кузнецова-Фетисова М.Е. Образ колесницы в Древнем Китае: описание экипажа в трактате Чжоу-ли // Общество и государство в Китае: XL научная конференция (Ученые записки Отдела Китая Института востоковедения РАН. Вып. 2). М., 2010 (Используется по электронной версии: http://www.synologia.ru/a/Образ колесницы в Древнем Китае).

Кучера. К вопросу о техническом обеспечении… – Кучера С. К вопросу о техническом обеспечении шан-иньских переселений // Общество и государство в Китае: XL научная конференция (Ученые записки Отдела Китая Института востоковедения РАН. Вып. 2). М., 2010 (Используется по электронной версии: http://www.synologia.ru/a/К_вопросу_о_техническом_обеспечении_шан-иньских_переселений).

Кызласов И. Основы реконструкции – Кызласов И.Л. Основы реконструкции гуннского дворца на реке Ташебе // Российская археология. 2008. № 2.

Кызласов Л. Города гуннов – Кызласов Л.Р. Города гуннов // Евразийские древности. М., 1999.

Кычанов. Кочевые государства – Кычанов Е.И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М., 1997.

Кюнер. Китайские известия – Кюнер И.В. Китайские известия о народах южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М., 1961.

Логинов. Локализация ставки – Логинов В.В. Локализация ставки хуннуского шаньюя. Общество и государство в Китае: Том XLII, часть 3 (Ученые записки Института востоковедения РАН. Отдела Китая. Вып. 7). М., 2012 (Используется по электронной версии: http://www.synologia.ru/a/Локализация_ставки_хуннуского_шаньюя).

Лубо-Лесниченко. Китайская надпись – Лубо-Лесниченко Е.И. Китайская надпись на гуннских «штанах без мотни» из Ноин-Улы // Материалы научной сессии «75 лет отделу Востока». СПб., 1995.

Лю Сян. Жизнеописания – Лю Сян. Жизнеописания знаменитых женщин. Пер.: Рифтин Б.Л. // Проблемы Дальнего Востока. 1990. № 6.

Маенхен-Гельфен. Мир гуннов – Маенхен-Гельфен О.Дж. Мир гуннов. Исследования истории и культуры. Казань, 2010. Пер. В.С. Мирзаянова. (Используется по электронной версии, размещенной в Интернете В.С. Мирзаяновым: http://www.mirzayanov.com/images/mirgunnovfinal.pdf).

Мандельштам, Стамбульник. Гунно-сарматский период – Мандельштам А.М., Стамбульник Э.У. Гунно-сарматский период на территории Тувы // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992.

Мануйлов. Сюнну – Мануйлов А.Н. Сюнну: традиции и обычаи // Музейный вестник. Вып. 1. Краснодар, 1993.

Материалы. 1968 – Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). [Вып. 1.] М., 1968. Предисл., пер. и прим.: Таскин В.С.

Материалы. 1973 – Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 2. М., 1973. Предисл., пер. и прим.: Таскин В.С.

Материалы. 1984 – Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. М., 1984. Предисл., пер. и прим.: Таскин В.С.

Материалы. 1989 – Материалы по истории кочевых народов в Китае III–V вв. Вып. 1. Сюнну. М., 1989. Предисл., пер. и прим.: Таскин В.С.

Материалы. 1990 – Материалы по истории кочевых народов в Китае III–V вв. Вып. 2. Цзе. М., 1990. Предисл., пер. и прим.: Таскин В.С.

Матренин. Украшения и предметы костюма – Матренин С.С. Украшения и предметы костюма как источник реконструкции социальной структуры кочевников Горного Алтая хунно-сяньбийского времени // Снаряжение кочевников Евразии. Барнаул, 2005.

Миллер и др. Погребальный комплекс сюнну – Миллер Брайан К., Оллард Ф., Эрдэнэбатор Д., Ли К.. Погребальный комплекс сюнну: раскопки могильника Гол Мод 2 // Археологические вести. Вып. 15. СПб., 2008.

Миняев. Производство – Миняев С.С. Производство бронзовых изделий у сюнну // Древние горняки и металлурги Сибири. Барнаул, 1983.

Миняев. К топографии – Миняев С.С. К топографии курганных памятников сюнну // Краткие сообщения Института археологии. Вып. 184. М., 1985.

Миняев. Сюнну – Миняев С.С. Сюнну // Исчезнувшие народы. М., 1988.

Миняев. Комплекс погребений 44 – Миняев С.С. Комплекс погребений 44 в Дырестуйском могильнике // Краткие сообщения Института археологии. Вып. 194. М., 1988.

Миняев. О дате появления сюнну – Миняев С.С. О дате появления сюнну в Ордосе // Проблемы хронологии в археологии и истории. Барнаул, 1991.

Миняев. Новейшие находки – Миняев С.С. Новейшие находки художественной бронзы и проблема формирования «геометрического стиля» в искусстве сюнну // Археологические вести. Вып. 4. СПб., 1995.

Миняев, Елихина. К хронологии – Миняев С.С., Елихина Ю.И. К хронологии курганов Ноин-Улы // Записки ИИМК РАН. Вып. 5. СПб., 2010.

Миняев, Сахаровская. Элитный комплекс – Миняев С.С., Сахаровская Л.М. Элитный комплекс захоронений сюнну в пади Царам // Российская археология. 2007. № 1.

Миняев, Сахаровская. Захоронение гуннского вождя – Миняев С.С., Сахаровская Л.М. Захоронение гуннского вождя в Забайкалье // Культура номадов Центральной Азии. Самарканд, 2008.

Мифы – Мифы народов мира. Энциклопедия в 2 т. М., 1991.

Могильников. Хунну Забайкалья – Могильников В.А. Хунну Забайкалья // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992.

Нестеров. Конь – Нестеров С.П. Конь в культах тюркоязычных племен Центральной Азии в эпоху Средневековья. Новосибирск, 1990.

Никоноров, Худяков. «Свистящие стрелы» – Никоноров В.П., Худяков Ю.С. «Свистящие стрелы» Маодуня и «Марсов меч» Аттилы. СПб., 2004.

Новгородова. Мир петроглифов – Новгородова Э.А. Мир петроглифов Монголии. М., 1984.

Пилипенко и др. Генофонд – Пилипенко А.С., Полосьмак Н.В., Коновалов П.Б., Журавлев А.А. Генофонд митохондриальной ДНК хунну Забайкалья // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск, 2011.

Полосьмак. Некоторые аналоги – Полосьмак Н.В. Некоторые аналоги погребениям в могильнике у деревни Даодуньцзы и проблема происхождения сюннуской культуры // Китай в эпоху древности. Новосибирск, 1990.

Полосьмак. Заповедные глубины – Полосьмак Н.В. Заповедные глубины княжьих гор // Интервью газете «Наука в Сибири», № 11 (2596) 15 марта 2007 г. (Используется по электронной версии: http://www.sbras.ru/HBC/article.phtml?nid=411&id=2).

Полосьмак и др. Двадцатый Ноин-Улинский. – Полосьмак Н.В., Богданов Е.С., Цэвээндорж Д. Двадцатый Ноин-Улинский курган. Новосибирск, 2011.

Полосьмак и др. Серебряные украшения – Полосьмак Н.В., Богданов Е.С., Цэвээндорж Д., Эрдэне-Очир Н. Серебряные украшения конской упряжи из кургана 20 могильника Суцзуктэ (Ноин-Ула, Монголия) // Археология, этнография и антропология Евразии. 2011. № 2.

Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. М., 1993. Пер.: Чекалова А.А.

Пуллиблэнк. Язык сюнну – Пуллиблэнк Э.Дж. Язык сюнну // Зарубежная тюркология. Вып. 1. Древние тюркские языки и литературы. М., 1986.

Пшеницына. Тесинский этап – Пшеницына М.Н. Тесинский этап // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992.

Руденко. Культура населения – Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.–Л., 1960.

Руденко. Культура хуннов – Руденко С.И. Культура хуннов и Ноинулинские курганы. М.–Л., 1962.

Савинов. Минусинская провинция – Савинов Д.Г. Минусинская провинция Хунну (По материалам археологических исследований 1984–1989 гг.). СПб., 2009.

Семенов-Тянь-Шаньский. 1948 – Семенов-Тянь-Шаньский П.П. Мемуары. Том II. М., 1948.

Сосновский. О поселении – Сосновский Т.П. О поселении гуннской эпохи в долине р. Чикоя (Забайкалье) // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. Вып. 14. М.–Л., 1947.

Сыма Цянь. I–IX – Сыма Цянь. Исторические записки. Том I–IX. M., 1972–2010. Пер.: Вяткин Р. В., Таскин В.С. и др.

Сыма Цянь. 1968 – Сыма Цянь. Исторические записки // Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). [Вып. 1.] М., 1968. Пер.: Таскин В.С.

Талько-Грынцевич. Суджинское доисторическое кладбище – Талько-Грынцевич Ю.Д. Суджинское доисторическое кладбище в Ильмовой пади // Труды Троицко-Кяхтинского отделения Приамурского отдела Русского географического общества. Том 1. Вып. 2. 1898.

Теплоухов. Раскопки – Теплоухов С.А. Раскопки в курганах Ноин-Ула // Краткие отчёты экспедиций по исследованию Северной Монголии. Л., 1925.

Таскин. Скотоводство у сюнну – Таскин В.С. Скотоводство у сюнну по китайским источникам // Вопросы истории и историографии Китая. М., 1968.

Фан Сюаньлин. 1989 – Фан Сюаньлин. История династии Цзинь // Материалы по истории кочевых народов в Китае III–V вв. Вып. 1. Сюнну. М., 1989. Пер.: Таскин В.С.

Фан Сюаньлин. 1990 – Фан Сюаньлин. История династии Цзинь // Материалы по истории кочевых народов в Китае III–V вв. Вып. 2. Цзе. М., 1990. Пер.: Таскин В.С.

Фан Сюаньлин. 1992 – Фан Сюаньлин. История династии Цзинь // Материалы по истории кочевых народов в Китае III–V вв. Вып. 3. Мужуны. М., 1992. Пер.: Таскин В.С.

Фань Вэнь-лань. Древняя история – Фань Вэнь-лань. Древняя история Китая, М., 1958.

Фань Е. 1973 – Фань Е. История поздней династии Хань // Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 2. М., 1973. Пер.: Таскин В.С.

Фань Е. 1984 – Фань Е. История династии Поздняя Хань // Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. М., 1984. Пер.: Таскин В.С.

Философы из Хуайнани – Философы из Хуайнани. Хуайнаньцзы. М., 2004. Пер.: Л.Е. Померанцева.

Харинский, Коростелев. Западное побережье – Харинский А.В., Коростелев А.М. Западное побережье оз. Байкал в хуннское время (по материалам могильника Цаган Хушун II) // Хунну: археология, происхождение культуры, этническая история. Улан-Удэ, 2011.

Холл, Миняев. …Анализ керамики сюнну – Холл М., Миняев С. Рентгеновский флуоресцентный анализ керамики сюнну // Археологические вести. Вып. 10. СПб., 2003.

Хуань Куань. Спор. I–II – Хуань Куань. Спор о соли и железе. Том I–II. СПб., 1997–2001. Пер.: Кроль Ю.Л.

Худяков. Вооружение – Худяков Ю.С. Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1986.

Худяков. Вооружение кочевников – Худяков Ю.С. Вооружение кочевников Горного Алтая хуннского времени (по материалам раскопок могильника Усть-Эдиган) // Известия лаборатории археологии [Горно-Алтайского университета]. Вып. 2. Горно-Алтайск, 1997.

Худяков. Материалы хуннского времени – Худяков Ю.С. Материалы хуннского времени в музеях Восточного Туркестана // Древности Алтая. Известия лаборатории археологии [Горно-Алтайского университета]. Вып. 4. Горно-Алтайск, 1999.

Худяков, Цэвээндорж. Новые находки – Худяков Ю.С., Цэвээндорж Д. Новые находки хуннских луков в Гобийском Алтае // Археологические, этнографические и антропологические исследования в Монголии. Новосибирск, 1990.

Хэ Цю-тао – Хэ Цю-тао. Шофанбэйчэн // Кюнер И.В. Китайские известия о народах южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М., 1961.

Цзя И. 2005 – Ермаков М.Е. Династия Хань перед угрозой извне (из докладов Цзя И трону) // Страны и народы Востока. Вып. XXXII. М., 2005.

Чистякова. Иероглифическая надпись – Чистякова А.Н. Иероглифическая надпись на лаковой чашке из кургана № 20 в Ноин-Уле (Монголия) // Археология, этнография и антропология Евразии. 2009. № 3.

Чистякова. Анализ лаковых чашек – Чистякова А.Н. Анализ лаковых чашек эпохи Западная Хань по иероглифическим надписям (Ноин-Ула, Монголия) // Археология, этнография и антропология Евразии. 2011. № 4.

Шицзин – Шицзин. Книга песен и гимнов. М., 1987. Пер.: Штукин А.

Юсупова. …Раскопки Ноин-Улы – Юсупова Т.И. Случайности и закономерности в археологических открытиях: монголо-тибетская экспедиция П.К. Козлова и раскопки Ноин-Улы // Вопросы истории естествознания и техники. 2010. № 4.

Bunker. Nomadic Art – Bunker, Emma C. Nomadic Art of the Eastern Eurasian Steppes. New Haven–L.–N.Y., 2002.

Материалы сайтов:

Восточная литература: http://www.vostlit.info

Синология: http://www.synologia.ru